Судьба — солдатская - Борис Орлов

У какой-то деревушки Фасбиндер приказал остановиться и запастись продуктами. Солдаты бросились к избам. Зоммер, подражая им, побежал тоже. Охватило чувство стыда: ведь надо было даже не просто грабить, а грабить ко всему еще и своих, советских людей. Думал, как быть. Решил притвориться не знающим русского языка. «Пусть принимают за гитлеровца, чем краснеть», — пронеслось у него в голове.

Пробежав через деревню, Зоммер остановился перед крайней избой. Пройдя через калитку, огляделся. Перебарывая стыд, хотел было выйти из-за угла к крыльцу, как услышал голос Ганса Лютца, донесшийся из комнаты. Немец говорил, обращаясь к кому-то:

— Ми… кушайт. Курка… яйко.

В ответ донесся тяжелый вздох и удаляющееся ворчание старушечьего голоса:

— Кол бы вам в глотку, а не курку с яйком. — И громко: — Да не суй мне свои марки! Смотреть на них не хочу. — И опять ворчание: — Скорей бы уж потурили вас с земли нашей!

В ответ Ганс вдруг тихо проговорил на ломаном русском языке:

— Не сказывайте со мной так.

Поглядывая на резной наличник окна, Зоммер ждал, что немец сделает с хозяйкой. Увидал, как из окна высунулся до половины ствол автомата. Понял: Ганс смотрит, нет ли поблизости гитлеровцев. Чтобы немец его не увидел, юркнул за угол. Слышал, как тот сказал:

— Я есть Рот-Фронт. Ми и мои товарищ желайт гибэл гитлеризмю. Ми ваш друг, товарищ. Ми ждем моумен помогайт вам.

Откуда-то из глубины комнаты послышался в ответ на эти его слова голос хозяйки, и не такой, как прежде, а смягченный, с нотками материнского выговора:

— «Ждем момент». Не давали бы Гитлеру власть в руки, так ждать бы не пришлось…

Зоммер ошалел от того, что услышал. Ему и не верилось сейчас, что Ганс — свой, и верилось. Хотелось броситься к крыльцу, вбежать в дом, объясниться. Но вместо этого Зоммер почему-то выглянул из-за венца и, увидав, что автомат больше не торчит, решил уйти отсюда. Из глубины комнаты доносился удаляющийся цокот Гансовых подков. И под этот цокот Зоммер выскочил через калитку на улицу, а там, перебежав к противоположной избе, выпросил у хозяев на огороде курицу — надо было с чем-то предстать перед Фасбиндером. Держа в руке теплую тушку птицы, побежал к машинам. Из головы не выходил Ганс Лютц. Размышлял: «Это уже не провокация. Он же меня не видел! Надо с ним поговорить начистоту, прямо. Не откроется — прижать, заставить объяснить, кто он». Возле машин Зоммер поглядел на похваляющихся «уловом» солдат, на Лютца, который под смех Карла выбрасывал из пилотки на траву разбившиеся яйца. Прекратив смех, Карл потряс перед носом Лютца двумя курицами и гусаком со свернутыми шеями, стыдил его. Тот оправдывался:

— Неповоротливый я, — а глаза его при этом смотрели на Миллера с издевкой и плутовато. — Мы в Гамбурге все в магазине покупали. Где нам до тебя, бауэра!

Фасбиндер приказал ехать дальше. Остановились у речки на открытом месте — возле пустовавшего домика с сараем и поленницами дров.

Солдаты развели костры, чтобы потом, когда прогреется земля и нагорят угли, закопать в них обмазанных глиной и выпотрошенных, но неощипанных кур, гусей. Этому научил их тут же Фасбиндер, понимавший толк в охоте и в том, как проще и вкуснее приготовить в поле из дичи пищу. Будто русские казаки, сказал он, так готовили в походах еду.

Зоммер твердо решил поговорить с Лютцем. Помогая Карлу и шоферу хозяйничать у костра, он не сводил глаз с Ганса. Тот с солдатами разводил огонь. Делал все старательно и четко. Когда дрова запылали, Лютц пошел к реке. Зоммер, показав Карлу запачканные кровью и землей руки, бросился вслед за Лютцем, который уже скрылся за кустами у воды. К кустам подходил неторопливой, валкой походкой. Раздвинув кусты, огляделся и нагнулся над мывшим лицо Лютцем.

— Ты о чем говорил со старухой в избе? — тихо сказал Зоммер немцу по-русски. — Отвечай! — И добавил для пущего веса: — Зачем ночью к красноармейцу в лес бегал?

Лютц привстал. Посмотрел на кусты, на берег вдоль них. Его смуглое лицо покрылось бледностью. Молчал. А Зоммер глядел ему в глаза с каким-то необычным торжеством, превосходством и ждал ответа.

— Не сказывайт со мной на русски, — проговорил наконец вместо ответа Ганс. И по-немецки: — Никому не известно, что я знаю русский… плохо, правда. — И добавил, все еще никак не придя в себя: — Я догадывался, кто ты.

Зоммер снова огляделся. Сказал по-немецки:

— Вот что, или… дружба, или… обоим нам — смерть от рук этих палачей, — и кивнул на берег, за кусты. — Понял?.. Кто ты? Коммунист?

— Понял, понял, — прошептал еще не поборовший в себе растерянность Лютц, а на вопрос, кто он такой, так и не ответил.

Ганс помолчал. Поглядев на тот берег речки, протянул Зоммеру руку. Проницательные глаза его впились в глаза Зоммеру, который в ответ тоже протягивал руку.

— За дружбу, — потрясая руку Зоммера, проговорил Лютц и как-то необычно тепло, мягко добавил по-русски: — Товарищ.

Зоммер с речки возвращался немного позже. Пройдя вдоль бережка, он вышел из-за кустов и поднялся в горку. Никак не мог погасить блуждающую по лицу улыбку. Карл, разгребавший угли, чтобы достать прожаренную дичь, заметил в нем это новое и подозрительно спросил:

— Ты что? Улыбаешься, говорю, что?

— А ты сходи на речку, умойся и узнаешь, — нашелся Зоммер.

Миллер недовольно засопел простуженным носом. Проговорил:

— Я утром мылся. Как приедем в Псков, помоюсь.

Ночевали километрах в трех от этого места, в небольшой деревушке.

Зоммер до полуночи, лежа на спине, строил планы борьбы с гитлеровцами, размышлял, как лучше приобщить к делу Лютца, задавался вопросом: один он здесь или у него есть товарищи по борьбе? Решил: не посоветовавшись с Соней, действий никаких по отношению к Лютцу не предпринимать.

Рано утром Зоммер вышел из дома набрать в огороде луку и огурцов — хозяев не было, убежали, видно. У грядки сидел Ганс Лютц и задумчиво смотрел на лес.

— Доброе утро, дорогой товарищ, — присаживаясь возле него, тихо проговорил Зоммер.

— Доброе утро, товарищ, — обрадованно ответил тот. Зоммер шарил в ботве и спрашивал:

— Скажи, много вас, антифашистов?

— Нас? — Ганс будто даже удивился такому вопросу. Улыбнувшись горько в лицо Зоммеру, он ответил: — Нас мало, очень мало… большинство в концентрационных лагерях или… Многие погибли. — И он печально посмотрел на тучи, которые, закрыв поднимающееся солнце, наползали на небо. — Гитлер одурачил бюргера, наобещав ему на востоке земли и богатства. Внушил, что сейчас на планете главный вопрос — это вопрос жизненного пространства. Раньше, мол, короли гнали народ на войну ради того, чтобы пограбить другой народ, получить с него контрибуцию или еще там что в этом роде да и уйти восвояси. А теперь, мол, не то время. Теперь-де народам становится все теснее на своих, традиционных землях. Вспомните, демагогически заявляет Гитлер, чем кончилась первая мировая война и из-за чего она началась?! Там-де были уже все признаки такого подхода к проблеме перенаселения, а сейчас…

Ганс Лютц смолк. Зоммеру показалось, что этот немец видел уже будущее и искал в нем, будущем, подтверждения мыслям, которые он не высказывает, но от которых отправляется, собираясь что-то сказать. И Зоммером овладело трепетное чувство родства с этим человеком. Он, Зоммер, много передумавший за последнее время о своем месте среди немецкого народа, ставший ненавидеть этот народ целиком, вдруг снова начал понимать, что немец немцу — рознь. Ему захотелось сказать об этом Лютцу, но тот опередил его.

— Гитлер прямо провозгласил, основой своей политики захват русских земель, — сказал Ганс, неторопливо складывая в пилотку огурцы, — а придал этому видимость борьбы с большевизмом. Немецкую нацию он объявил по неграмотности расой, а себя — ее провидением. Но угар его идей, подогревающий еще сейчас Германию, скоро пройдет — бремя войны, ее тяжесть, огромные людские потери ведь ложатся на плечи ее народа. А это как раз и является ахиллесовой пятой гитлеризма и тех милитаристских сил, которым угоден этот режим… — Ганс увидел, что на крыльцо выходит Фасбиндер, и, поднявшись, пошел к дому, в котором ночевал.

Зоммер, оставшись один, рылся в огуречной грядке и думал: «Хоть бы сказал, кто он. Коммунист? Социал-демократ?.. Не понять». Но с лица не сходила радость.

Весть об эсэсовцах, которые ехали к Лядам и остановились на ночевку в деревушке, в отряд принес Анохин, уходивший искать лекарку, чтобы поставить на ноги Чеботарева.

Морозов, с комиссаром отряда Вылегжаниным, посовещавшись, взяли с десяток бойцов и вышли на вечерней зорьке из лагеря. Впереди шел Анохин, знавший эти места лучше их.

Километрах в трех от деревушки, где отдыхал с отрядом Фасбиндер, они облюбовали удобное для засады место и залегли.